Второе кольцо силы
Я сказал, что я был довольно тупым или даже глупым в понимании путей магов, но что я был искренним, и тем не менее все они обращались со мной злонамеренно и вероломно.
Она начала оправдываться, но я не дал ей кончить. Я поднял свои вещи и вышел через переднюю дверь. Она побежала за мной. Она не препятствовала мне уезжать, а вместо этого говорила очень быстро, как будто ей нужно было сказать все, что она хотела до моего отъезда.
Она сказала, что я должен выслушать ее, и что она собирается сказать мне все, что Нагваль поручил ей сообщить мне.
— Я еду в Мехико, — сказал я.
— Я поеду с тобой в Лос-Анжелес, если необходимо, — сказала она, и я знал, что она говорит правду.
— Прекрасно, — тут же сказал я, чтобы испугать ее, садясь в машину.
Она мгновение колебалась, затем молча села в машину и повернулась лицом к своему дому. Она поместила свои сложенные руки как раз ниже пупка. Она повернулась и обратила лицо к долине и сделала то же самое движение своими руками.
Я знал, что она делает. Она прощалась со своим домом и теми величественными круглыми холмами, которые окружали его.
Дон Хуан обучил меня этому жесту несколько лет тому назад. Он подчеркивал, что это был очень мощный жест, и что воин должен использовать его экономно. У меня были очень редкие случаи использовать его самому.
Прощальное движение, которое выполнила ла Горда, было вариантом того, которому научил меня дон Хуан. Он сказал, что руки складываются, как при молитве, либо тихо, либо с большой быстротой, в любом случае производя хлопающий звук. Выполненное тем или иным способом складывание рук должно было уловить ощущение, которое воин не хотел забыть. Когда руки были сложены и захватили это ощущение, они направлялись с большой силой к середине груди, на уровне сердца. Там это ощущение становилось кинжалом, и воин вонзал его в себя, как бы вонзая кинжал двумя руками.
Дон Хуан сказал мне, что воин прощается таким способом только тогда, когда у него есть основание считать, что он может не вернуться назад.
Прощание ла Горды увлекло меня.
— Ты прощаешься? — спросил я из любопытства.
— Да, — сказала она сухо.
— Почему ты не прикладываешь руки к груди? — спросил я.
— Это делают мужчины, женщины имеют матку. Они запасают свои ощущения там.
— Ты учитываешь, что так прощаются только тогда, когда ты не вернешься назад? — спросил я.
— Есть шансы, что я могу не вернуться, — ответила она. — я уезжаю с тобой.
Мною овладела беспричинная печаль, беспричинная в том смысле, что я не знал эту женщину вообще. У меня насчет нее были только сомнения и подозрения. Но когда я всмотрелся в ее ясные глаза, я почувствовал максимальное сродство с ней. Мой гнев исчез, сменившись странной печалью. Я посмотрел вокруг и знал, что эти таинственные круглые холмы разрывают меня на части.
— Эти холмы там вокруг — живые, — сказала она, читая мои мысли.
Я повернулся к ней и сказал, что как местность, так и женщины повлияли на меня на каком-то очень глубоком уровне, уровне, которого я в обычных условиях не постигал. Я не знал, что было более опустошительным, местность или женщины. Атаки женщин были прямыми и ужасными, а эффект этих холмов был постоянным, неотступным, вызывающим опасения и желание спастись бегством от них. Когда я рассказал об этом ла Горде, она сказала, что я точно оценил эффект этого места, что Нагваль оставил их здесь ввиду этого эффекта и что я не должен никого винить в том, что случилось, потому что Нагваль сам дал этим женщинам приказание попытаться разделаться со мной.
— Тебе он тоже дал такие приказания? — спросил я.
— Нет, мне не дал. Я не такая, как они, — сказала она. — Они сестры. Они суть одно и то же. Так же, как Паблито, Нестор и Бениньо — одно и то же. Только ты и я можем быть одними и теми же. Сейчас это не так, потому что ты еще не полный. Но в один прекрасный день мы станем одним и тем же, в точности одним и тем же.
— Мне сказали, что ты единственная, кто знает, где сейчас Нагваль и Хенаро, — сказал я.
Она минуту всматривалась в меня, а потом утвердительно кивнула головой.
