Отдельная реальность
Он держал меня под правую руку и наклонил к себе. Я ничего не мог чувствовать, но я был уверен, что моя голова лежала на его плече; я видел комнату в наклонной перспективе. Он протащил меня в этом положении около крыльца. Мы обошли его дважды самым тяжелым образом; наконец, я полагаю, мой вес стал таким большим, что он был вынужден опустить меня на землю. Я знал, что он не мог сдвинуть меня. Некоторым образом, как будто часть меня намеренно хотела стать тяжелой, как свинец. Дон Хуан не делал никаких усилий, чтобы поднять меня. Он на мгновение взглянул на меня; я лежал на спине лицом к нему. Я попытался улыбнуться ему, и он засмеялся; затем он наклонился и похлопал меня по животу. У меня возникло необычное ощущение. Оно не было болезненным или приятным, или чем-нибудь еще, что я мог додумать. Это было, скорее, толчком. Дон Хуан начал медленно вращать меня кругом. Я ничего не чувствовал; я предположил, что он вращал меня кругом потому, что мой вид крыльца изменялся в соответствии с круговыми движениями. Когда дон Хуан оставил меня в положении, которое он хотел, он отошел.
— Встань! — приказал он мне повелительно. — Встань, как ты делал это раньше. Не занимайся пустяками вокруг. Ты знаешь, как вставать. Теперь встань!
Я настойчиво пытался вспомнить действия, которые я выполнял в таких случаях, но я не мог ясно думать; было так, как будто мои мысли хотели своего, несмотря на то, как сильно я ни старался контролировать их. Наконец, мне пришла мысль, что, если я скажу «встаю», как я делал раньше, я непременно встану. Я сказал: «встаю», громко и отчетливо, но ничего не случилось.
Дон Хуан посмотрел на меня с явным неудовольствием и затем повел меня к двери. Я лежал на левом боку и полностью видел пространство перед его домом; я был спиной к двери, поэтому, когда он обошел вокруг меня, я немедленно предположил, что он ушел в дом.
— Дон Хуан! — позвал я громко, но он не отвечал.
У меня было непреодолимое чувство бессилия и отчаяния. Я хотел встать. Я говорил: «встать», снова и снова, как будто это было магическое слово, которое заставило бы меня сдвинуться. Ничего не случилось. Я расстроился и испытывал раздражение. Мне хотелось биться головой о дверь и плакать. Я проводил мучительные моменты, в которые мне хотелось двигаться или говорить, и я не мог ни того, ни другого. Я был действительо неподвижен, парализован.
— Дон Хуан, помоги мне! — сумел я, наконец, промычать.
Дон Хуан вернулся и сел передо мной, смеясь. Он сказал, что я стал истеричным и что все, что я переживал, не имело значения. Он поднял голову и посмотрел прямо на меня, сказав, что на меня напал позорный страх. Он велел мне не беспокоиться.
— Твоя жизнь усложнена, — сказал он. — Избавься от всего, что заставляет тебя выходить мз себя. Оставайся здесь и вновь приведи себя в порядок.
Он положил мою голову на землю. Он шагнул через меня, и все, что я мог ощутить, это шарканье его сандалий, когда он уходил.
Моим первым побуждением снова было беспокойство, но я не мог собрать энергию, чтобы привести себя в действие. Вместо этого я обнаружил себя перешедшим в необыкновенное состояние ясности; большое чувство легкости окутало меня. Я знал, какая сложность была в моей жизни. Это был мой маленький мальчик. Я хотел быть его отцом больше, чем что-нибудь еще на этой земле. Мне нравилась мысль о формировании его характера и о том, что я бы брал его в путешествия и учил бы его «как жить», и все же я ненавидел мысль о подчинении его моему жизненному пути, но это было именно то, что я должен был сделать, — подчинить его силой или тем рядом искусных аргументов и повторений, которые мы называем пониманием.
— Я должен выкинуть его из головы, — подумал я. — Я не должен цепляться за него. Я должен освободить его.
Мои мысли вызвали во мне ужасное чувство меланхолии. Я заплакал. Мои глаза наполнились слезами и вид крыльца расплылся. Внезапно у меня появилась большая потребность встать и увидеть дона Хуана, чтобы объяснить ему о моем маленьком мальчике; и следующей вещью, которую я знал, было то, что я смотрел на крыльцо стоя.
