Путешествие в Икстлан
— Вся эта земля, насколько ты ее видишь — твоя, — продолжал он, все еще улыбаясь. — не для пользования, а для того, чтобы запомнить. Вершина этого холма, однако, является твоей, чтобы ты ею пользовался до конца твоей жизни. Я отдаю ее тебе, потому что ты сам нашел ее. Она — твоя. Принимай ее.
Я засмеялся, но дон Хуан казался очень серьезным. Если исключить его странную улыбку, то он, казалось, действительно верил, что он может отдать мне вершину этого холма.
— Почему же нет? — спросил он, как будто читая мои мысли.
— Я принимаю ее, — сказал я, наполовину шутя.
Его улыбка исчезла. Он скосил глаза, глядя на меня.
— Каждый камень и каждая галька, и каждый куст на этом холме, особенно на его вершине, находятся под твоей заботой, — Сказал он. — каждый червяк, который здесь живет, является твоим другом. Ты можешь использовать их, и они могут использовать тебя.
Несколько минут мы молчали. У меня было необычно мало мыслей. Я смутно чувствовал, что его внезапное изменение настроения являлось мне предупреждением, но не был испуган или встревожен. Я просто не хотел больше разговаривать. Слова каким-то образом казались неточными, и их значение трудно было вычленить. У меня никогда не было такого ощущения относительно разговора, и, поняв свое необычное настроение, я поспешно начал говорить.
— Но что я могу делать с этим холмом, дон Хуан?
— Зафиксируй каждую его черту в своей памяти. Это место, куда ты будешь приходить в сновидениях. Это место, где ты будешь встречаться с силами, где когда-нибудь тебе будут раскрыты секреты.
— Ты охотишься за силой, и это твое место. Место, где ты будешь хранить свои ресурсы.
Сейчас это не имеет для тебя смысла, поэтому пусть на какое-то время это будет оставаться бессмыслицей.
Мы спустились со скалы, и он провел меня к небольшому чашевидному углублению на западной стороне вершины. Там мы сели и поели.
Без сомнения, было что-то неописуемо приятное для меня на вершине этого холма. Еда, как и отдых, были неизвестным поглощающим ощущением.
Свет заходящего солнца бросал богатый почти медный отсвет, и все вокруг, казалось, было покрашено золотой краской. Я полностью отдался любованию пейзажем. Я даже не хотел думать.
Дон Хуан заговорил со мной почти шепотом. Он сказал, чтобы я следил за каждой деталью вокруг, в независимости от того, какой бы маленькой или тривиальной она мне ни казалась. Особенно за чертами того ландшафта, который простирался в западном направлении. Он сказал, чтобы я смотрел на солнце, не фокусируя на нем взгляда до тех пор, пока оно не исчезнет за горизонтом.
Последние минуты света как раз перед тем, как солнце спряталось за одеялом низких туч или тумана, были в полном смысле величественными. Солнце, казалось, подожгло землю, превратив ее в большой костер. Я почувствовал красный отсвет у себя на лице.
— Встань! — крикнул дон Хуан и дернул меня вверх. Он отпрыгнул от меня и приказал мне повелительным, но срочным голосом бежать на том месте, где я стоял.
Пока я бежал на одном и том же месте, я начал ощущать тепло, заполняющее мое тело. Это была какая-то медная теплота. Я чувствовал ее на небе и на «крыше» моих глазниц. Казалось, верхняя часть моей головы горит холодным огнем и излучает медный свет.
Что-то внутри меня заставило меня бежать все быстрее и быстрее, когда солнце начало исчезать. В определенный момент я действительно почувствовал, что стал таким легким, что мог бы улететь. Дон Хуан очень твердо ухватил меня за правое запястье. Ощущение, вызванное давлением его руки, вернуло чувство трезвости и собранности. Я повалился на землю, и он сел рядом со мной. Через несколько минут отдыха он спокойно поднялся, похлопал меня по плечу и сделал мне знак следовать за собой.
Мы опять забрались на вершину заостренной скалы, где сидели до этого. Скала заслоняла нас от холодного ветра. Дон Хуан нарушил тишину.
— Это был прекрасный знак, — сказал он. — как странно! Это произошло в конце дня. Мы с тобой такие различные. Ты более ночное существо. Я предпочитаю молодое сияние утра или скорее сверкание утреннего солнца, ищущего меня.
