Сказки о силе
— Ты считаешь меня безнадежным идиотом, не правда ли, дон Хуан?
— Ага, — сказал он и вскочил на ноги.
Его реакция была столь неожиданной, что я тоже вскочил одновременно с ним.
— Расскажи мне в точности, какие по твоему мнению я имею чувства, — сказал он с ударением.
Я ощущал, что знаю его чувства. Казалось, я чувствую их сам. Но когда я попытался высказать их, я ощутил, что понял, что не могу о них говорить. Разговор требовал громадных усилий.
Дон Хуан сказал, что у меня еще недостаточно сил для того, чтобы «видеть» его. Но я определенно могу видеть достаточно, чтобы самому найти подходящее объяснение того, что случилось.
— Не смущайся, сказал он, — расскажи мне в точности, что ты «видишь».
У меня была внезапная странная мысль, очень похожая на те мысли, которые мне обычно приходили в голову перед тем, как заснуть. Это была более чем мысль. Полная картина — было бы лучшим названием ее. Я видел табло, на котором были различные персонажи. Один был мужчина, сидевший прямо передо мной на подоконнике. Пространство позади подоконника было расплывчатым, но сам подоконник и мужчина были кристально ясными. Он смотрел на меня. Его голова была слегка повернута влево, так что фактически он смотрел на меня искоса. Я видел как движутся его глаза, чтобы удерживать меня в фокусе. Правым локтем он опирался о подоконник. Рука его была сжата в кулак, а мышцы напряжены. Слева от мужчины была другая картина на табло. Это был летающий лев. То-есть голова и грива были львиными, а нижняя часть его тела принадлежала курчавому белому французскому пуделю.
Я уже готов был остановить свое внимание на нем, когда мужчина издал чмокающий звук губами и высунул голову и туловище из окна. Появилось все его тело, как будто что-то его выталкивало. Секунду он висел, цепляясь за раму кончиками пальцев, раскачиваясь как маятник, затем он отпустился.
Я испытал в своем собственно теле ощущение падения. Это не было кувырканьем вниз, а было мягким снижением, а затем плавным парением. Человек ничего не весил. Некоторое время он оставался на месте, а затем исчез из виду, как если бы неконтролируемая сила всосала его через трещину в табло. Секунду спустя он опять появился в окне, искоса глядя на меня. Правая рука его опиралась о раму, только на этот раз он помахивал мне, прощаясь.
Замечанием дона Хуана было, что мое «видение» было слишком сложным.
— Ты можешь действовать лучше, — сказал он. — ты хочешь, чтобы я объяснил тебе, что случилось. Что ж, я хочу, чтобы ты использовал свое «видение» для этого. Ты видел, но видел ерунду. Информация подобного рода бесполезна для воина. Слишком много времени уйдет на то, чтобы разобраться что есть что. «Видение» должно быть прямым, потому что воин не может тратить своего времени на то, чтобы расшифровывать увиденное им самим. Видение это видение, потому что оно прорывается через всю эту ерунду.
Я спросил его, не думает ли он, что мое видение было в действительности только галлюцинацией. Он был убежден, что это было видением из-за сложности деталей, но что к данному случаю оно не подходило.
— Ты думаешь, что мое видение объясняет что-нибудь? — спросил я.
— Наверняка. Но я не стал бы пытаться расшифровывать его, если бы я был тобой. В начальных этапах видение смущает, и легко в нем потеряться. По мере того, как воин становится туже, однако, его видение становится тем, чем оно должно быть — прямым знанием.
Пока дон Хуан говорил, у меня произошел один из тех любопытных провалов в ощущении, и я ясно почувствовал, что я вот-вот сниму завесу с чего-то такого, что я уже знал. Но это мне не удалось, потому что все стало очень туманным. Я понял, что погрузился в борьбу с самим собой. Чем больше я старался определить или достичь этого ускользающего кусочка знания, тем глубже оно тонуло.
— Это видение было слишком... Слишком зрительным, — сказал дон Хуан.
Звук его голоса встряхнул меня.
— Воин задает вопрос и через свое видение он получает ответ. Но ответ прост. Он никогда не осложняется до степени летающих французских пуделей.
