Огонь изнутри
Надо мной был белый, сияющий, немыслимо большой купол. Его присутствие возвышало меня. Я летел к нему, скорее, был выброшен, как снаряд. У меня было чувство покоя, напитанности, безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем интенсивнее становились эти чувства. Наконец, они переполнили меня, и я потерял всякое ощущение себя.
На следующий день дон Хуан, Хенаро и я отправились в Оаксаку. Пока мы с доном Хуаном гуляли вокруг главной площади, а время приближалось к вечеру, он внезапно начал говорить о том, что мы делали вчера. Он спросил меня, понял ли я, о чем он говорил, когда сказал, что древние видящие столкнулись с чем-то монументальным.
Я ответил ему, что понял, но не могу объяснить этого в словах.
— А как ты думаешь, что было главным в том, что мы хотели, чтобы ты нашел на вершине той горы? — спросил он.
— Настройка! — сказал голос в мое ухо, и в то же мгновение я сам подумал об этом.
Я обернулся в рефлексивном движении и натолкнулся на Хенаро, который шел сразу за мной, следуя по пятам. Скорость моего движения поразила его. Он захихикал, а затем обнял меня.
Мы сели. Дон Хуан сказал, что он очень мало может сказать о толчке, который я получил от земли, и что воины всегда одиноки в таком случае, а истинное осознание приходит гораздо позднее — после многих лет борьбы.
Я сказал ему, что моя проблема в понимании еще больше увеличивается от того, что они с Хенаро совершают всю работу, а я просто пассивный субъект, способный только реагировать на их действия. Я никогда в жизни не смогу начать никакого действия, поскольку не знаю, ни каким, собственно, должно быть это действие, ни того, как его начать.
— В этом именно вопрос, — сказал дон Хуан. — предполагается, что ты еще не знаешь. Ты останешься здесь, сам по себе, чтобы реорганизовать на собственной основе все, что мы для тебя делаем сейчас: эта задача стоит перед всяким нагвалем.
Нагваль Хулиан сделал то же самое для меня, и гораздо более безжалостно, чем мы поступаем с тобой. Он знал, что делает: он был блестящим нагвалем, способным реорганизовать в несколько лет то, чему его научил нагваль Элиас. Он сделал, вне всякого времени, нечто, что потребовало бы целой жизни от тебя или от меня. Разница в том, что нагвалю Хулиану требовалось только легкое указание — его сознание брало его и открывало единственную имеющуюся дверь.
— Что ты имеешь в виду, дон Хуан, под единственной дверью?
— Я подразумеваю то, что когда точка сборки переходит некоторый критический предел, то результат всегда одинаков для всякого человека. Методики этого движения могут быть самыми различными, а результаты всегда одинаковы, что означает, что точка сборки собирает другие миры с помощью толчка земли.
— Для всех ли одинаков толчок земли, дон Хуан?
— Конечно. Трудностью для среднего человека является внутренний диалог. Только тогда, когда достигается состояние внутреннего безмолвия, ты можешь воспользоваться этим толчком. Ты подтвердишь эту истину в тот день, когда попытаешься воспользоваться им.
— Я не стал бы тебе рекомендовать, чтобы ты воспользовался им, — сказал Хенаро искренне. — нужны годы, чтобы стать безупречным воином, чтобы выстоять под воздействием толчка земли, ты должен быть лучше, чем ты сейчас.
— Скорость толчка растворит все в тебе, — сказал дон Хуан. — под его воздействием мы становимся ничем. Скорость и индивидуальное существование несоизмеримы. Вчера на горе я и Хенаро удерживали тебя, как якоря, иначе ты не вернулся бы. Ты был бы подобен тем людям, которые целенаправленно воспользовались им и до сих пор парят где-то в этой непостижимой громадности.
Я хотел, чтобы он подробнее остановился на этом, но он отказался. Внезапно он изменил предмет беседы.
— Есть еще одно, чего ты не понял относительно земли как чувствующего существа, — сказал он. — и Хенаро, этот ужасный Хенаро, хотел толкнуть тебя, пока ты не поймешь.
Оба они засмеялись. Хенаро игриво показал мне, подмигивая, как он произносит слова: «да, я ужасен».
— Хенаро — это ужасный натаскиватель, подлый и безжалостный, — продолжал дон Хуан.
