Сила безмолвия
Я никогда ничего «намеренно» не вызывал таким образом, пока не появился ты. Поэтому я никогда полностью не понимал гигантских усилий моего бенефактора, который «намеренно» вызывал его для меня.
— Трудность намеренного вызова нагвалем этого свободного движения у своих учеников, — продолжал дон Хуан. — ничто по сравнению с затруднением его учеников понять то, что делает нагваль. Посмотри на то, как тысопротивлялся! То же самое происходило и со мной. Большую часть времени я твердо верил, что надувательство духа было просто надувательством нагваля Хулиана.
— Позже я понял, что обязан ему моею жизнью и благополучием, — продолжал дон Хуан. — теперь я знаю, что обязан ему бесконечно большим. Поскольку я не могу описать, чем я действительно обязан ему, я предпочитаю говорить, что он уговорил меня овладеть третьей точкой соотношений.
— Третья точка соотношений является свободой восприятия, это «намерение», это дух, кувыркание мышления в чудесное, акт выхода за наши границы и прикосновения к непостижимому.
ДВА ОДНОСТОРОННИХ МОСТА
Дон Хуан и я сидели за столом на его кухне. Было раннее утро. Мы только что вернулись с гор, где провели ночь после того, как я вспомнил мое переживание с ягуаром. Воспоминание моего разделенного восприятия втянуло меня в состояние эйфории, которое для дон Хуана было обычным. Оно вызвало во мне массу сенсорных переживаний, которые я теперь не могу вспомнить. Моя эйфория, тем не менее, не убывала.
— Открытие возможности быть в двух местах одновременно действует на ум очень возбуждающе, — сказал он. — поскольку наши умы — это наш рационализм, а наш рационализм является нашим самоотражением, все, что находится за пределами нашего самоотражения, либо ужасает нас, либо привлекает нас, в зависимости от того, каким видом личности мы обладаем.
Он пристально посмотрел на меня, а потом улыбнулся, словно только что обнаружил нечто новое.
— Или оно ужасает и притягивает нас в одинаковой мере, — сказал он. — кажется, это случай нас обоих.
Я рассказал ему, что для меня не имеет значения, отталкивает или притягивает меня мое переживание, вопрос состоял в том, что я был напуган необъятностью возможности разделенного восприятия.
— Я не могу сказать, что не верю, будто я был в двух местах одновременно, — сказал я. — я не могу отрицать свое переживание, и все же мне кажется, что мой ум, сильно напуганный этим, отказался принять как факт это переживание.
— И ты, и я относимся к тем людям, которые были одержимы вещами, подобными этой, а затем забыли все о них, — заметил он и рассмеялся. — ты и я похожи очень во многом.
Меня так и тянуло расхохотаться. Я знал, что он высмеивает меня. Однако он проецировал такую искренность, что мне захотелось поверить в его правдивость.
Я рассказал ему, что среди его учеников я один научился не принимать его заявления о равенстве между нами слишком серьезно. Я сказал, что видел его в действии, слушая, как он говорит каждому из своих учеников довольно искренним тоном: — «ты и я просто дураки. Мы так похожи!» И я ужасался раз за разом, понимая, что они верят ему.
— Ты не похож ни на одного из нас, дон Хуан, — сказал я. — ты — зеркало, которое не отражает наши представления. Ты уже за пределами нашей досягаемости.
— То, чему ты стал свидетелем, является результатом борьбы в течение всей жизни, — сказал он. — ты просто увидел мага, который, наконец, научился следовать замыслам духа, вот и все.
— Я уже описывал тебе во многих отношениях различные стадии воина, идущего по пути знания, — продолжал он. — в терминах его связи с «намерением», воин проходит через четыре этапа. Первый, когда он имеет ржавое, ненадежное звено с «намерением». Второй, когда ему удается очистить его. Третий, когда он обучается манипулировать им. И четвертый, когда он обучается принимать замыслы абстрактного.
Дон Хуан утверждал, что его достижения не делают его другим по сущности. Они лишь делают его более изобретательным, таким образом, не очень-то он и шутит, говоря мне или другим своим ученикам, что он так похож на нас.
